Режиссёр Мамин на линии

15 декабря 2015  Разное  Николай Карпенко  Комментировать

Цитата:

Пару лет назад Юрию Мамину не дали запуститься с трагикомедией о судьбе советских переводчиков Джеймса Джойса, большинство которых были репрессированы. В будущем году упрямый режиссер планирует предпринять очередную попытку. Мы попытались узнать, на кого же Юрий МАМИН надеется — при нелюбви к нему министра культуры Владимира Мединского.

— Итак, как складывается судьба вашего Джойса?

— Его формально не поддержал Фонд кино, а фактически закрыл министр культуры Владимир Мединский, несмотря на то что в то время это был главный проект Ленфильма. Закрыл прежде всего потому, что ему моя личность несимпатична. Я враждебен ему как социальный критик общества, как один из лидеров кино времени перестройки. Меня ведь так и называли в газетах — «режиссер перестройки»: можно подумать, я ее «поставил».

Во-вторых, Мединского совершенно не интересует кино о сподвижниках культуры — видимо, это не вписывается в его понимание «патриотического кино». Но летом ушла из жизни Екатерина Гениева (директор Всероссийской Государственной библиотеки иностранной литературы), вдохновительница проекта, и я чувствую себя обязанным в память о ней возобновить поиск финансовой поддержки. Надеюсь на ирландских и вообще зарубежных поклонников Джойса, больше не на кого. Сейчас готовлю видеопрезентацию проекта на 10–15 минут.

— Если не ошибаюсь, тогда же был зарублен на корню и фильм «Окно в Париж — 20 лет спустя»?

— Да. После этого я целый год занимался его реанимацией, пытался собрать деньги с помощью краудфандинга. Безуспешно. При том что у меня количество «друзей» в Фейсбуке увеличилось до максимальных 5 тысяч, которые поддерживали проект морально. Финансово же, увы, лишь очень немногие.

— Обидно?

— Конечно. Но я не виню людей. Ведь в нашей стране все зависит от административной поддержки. Известно, что огромную сумму собрал кинопроект про 28 панфиловцев, но как? Во многом благодаря Мединскому, потому что это была его идея вновь заговорить о панфиловцах, чей подвиг, скорее всего, миф. Причем этот миф был разоблачен еще в 1949 году Главной военной прокуратурой, которая допросила всех, кто был причастен к его созданию. А журналист Кривицкий, опубликовавший материал в «Красной звезде», признался, что многое в ней придумал из патриотических побуждений.

— Почему вы думаете, что люди сами не захотели поддержать кино о подвиге?

— Потому что достаточно посмотреть, как поступали средства. Было собрано несколько десятков тысяч вкладов по 50 рублей — это массовая студенческая акция в нескольких вузах. Как это у нас делается, знают все. Приказа по институтам, конечно, не было, однако инструктаж, без сомнения, был проведен. Образовалась значительная сумма, плюс деньги от Казахстана и от других состоятельных источников, подыгрывающих желанию руководящих чиновников.

— Но, согласитесь, «патриотические примеры» нужны.

— Нужны. Но у нас очень скудный набор публичных героев, в основном все замыкается на Великой Отечественной войне и нескольких советских спортсменах. И самое уродливое заключается в том, что «наверху» пытаются соединить идеалы сталинско-брежневского времени с новым олигархическим феодализмом. Получаются «ножницы». С одной стороны, вспоминают о старых героях, которые есть порождение социализма, у них совершенно другая психология и другая мотивация: ими двигала вера в справедливое устройство общества, называемое социализмом, и этот идеализм невозможно восстановить, сегодня он попросту смешон.

С другой стороны, нас всех призывают к успешности. Но опять же, образцы успешности, которые у нас у всех на виду — скажем, Абрамович или Ксюша Собчак, — не соответствуют представлениям о «настоящем человеке», которые все-таки из нас не вытравились за последнюю четверть века. И в результате кто же тогда может быть «патриотическим примером»?

— Меня удивляет, почему, «похоронив» социализм, никто не пытается легитимизировать и романтизировать капитал, как в свое время романтизировали бандитов в «Бригаде».

— Пока те попытки, которые мы видим на экране — когда молодые московские режиссеры снимают про успешных людей, — напоминают кино эпохи Брежнева про партийных бонз, все так же натужно и фальшиво. И там примеров для подражания уж точно мы не видим. Потом, бессмысленно пропагандировать богатых людей той молодежи, которая еще не достигла богатства. Это все равно что крестьян прошлого века вдохновлять примерами духовности помещиков. Адресатом кино о «правильных богатых» могут быть только мажоры, им надо внушать: не будьте балбесами, совершайте благие дела, раз уж вам дан капитал изначально.

— То есть мы вернулись к классовому разделению общества.

— Так никто и не отрицает, что у нас есть олигархи, средний класс и малоимущие. Это особенно ощутимо после 70 лет советской власти, когда разница в доходах была незначительной, и от этого интересы соотечественников лежали в области науки, открытий, космонавтики, творчества, изысканий, а не денег. Приоритет денег, к сожалению, подавил в людях все другие стремления. Ну, например, как бы советский школьник ответил на вопрос: кем хочешь стать? Отвечали: космонавтом, геологом, артистом, ученым, полярником, археологом. А если бы кто-нибудь ответил: «Хочу стать руководящим чиновником», — это восприняли бы как шутку. А теперь самый большой конкурс в вузы, готовящие руководящих работников.

— У вас в «Окне в Париж» в конце фильма учитель музыки Чижов призывает своих учеников вернуться на родину: мол, да, несчастная и разоренная страна, «но это же ваша страна и от вас зависит ее будущее». О чем было бы продолжение?

— Спустя 20 лет пришли те ученики к Чижову и сказали: «Какого черта ты нас вернул? Часть наших погибла в Чечне, часть спилась, часть стала наркоманами. А кто-то все-таки уехал за рубеж. Что ты с нами сделал? Ты нам поломал жизнь». Эти повзрослевшие ученики стали прагматиками и, зная, что «окно» вот-вот должно вновь открыться, предлагают Чижову план, как использовать полтора метра неохраняемой границы для всевозможной контрабанды. Конечно, учитель отвергает их предложения. И тогда бывшие ученики объявляют ему войну. А Чижов неисправимый романтик, как и прежде, мечтает о новой встрече с Парижем. Но когда открывается окно, его ждет глубокое разочарование: Париж сегодня совсем не тот, там и французскую речь не всегда услышишь. А кроме того, он нужен новым воспитанникам. И ради них он снова отказывается от Парижа.

— И вы бы вернулись?

— Да. От Чижова я отличаюсь лишь тем, что не стал бы агитировать детей возвращаться. А дальше — как бог располагает. У каждого свои упущенные возможности. Я бы их упустил, живя в Париже, а скажем, Виктор Гоголев, актер Театра Комедии, который в «Окне в Париж» сыграл рыбака — помните, на канале Грибоедова удит рыбу? — думал, что упустил их в России. Он впервые попал в Париж благодаря съемкам, когда ему было уже за 70 лет. Что с ним было! Он был потрясен. «Боже мой, — повторял он, — я зря прожил жизнь!» Вскоре после выхода фильма он умер, но успел загрузиться перед смертью новым мироощущением. Такая вот грустная и в то же время светлая нота.

— Может, лучше было Париж и не «пробовать», чтобы не знать, что теряешь?

— Я так не думаю. Кто-то из бывших репрессированных рассказывал, что когда он морозной зимой вышел из затерянного в Сибири лагеря, у него в кармане был рубль, на который он хотел купить хлеб. Но увидев афишу фильма «Большой вальс», пошел, голодный, смотреть кино. Потом этот человек вспоминал, как он вдруг открыл, что, оказывается, помимо жуткого сталинского морока существует другой, прекрасный мир, в котором царит не страх, а красота, любовь и музыка Штрауса. Конечно, горько осознавать, что этот мир не для тебя, но все-таки лучше получить это яркое впечатление, чем так и уйти, воспринимая жизнь лишь в серых тонах.

— Если пересмотреть «Окно в Париж», то поражаешься, насколько чудовищен был Петербург в начале 90-х. Сегодня это уже забылось.

— Знаете, как воспринимают эту картину до сих пор? Полтора года назад в связи с юбилеем ее показывали в Марселе. Помимо французов было много наших, в том числе пожилых представителей Госархива, Госкино, которые опять начали обвинять меня в том, что я снял антирусский, антипатриотический фильм: то, в чем меня сегодня обвиняет Мединский. Хотя министру культуры при этом не кажутся антипатриотичными фильмы «Горько» и «Горько-2», где наши соотечественники нажираются, простите, как свиньи, и это является главным комедийным эффектом.

Замечу: я не против этого фильма (хотя авторы, нисколько не смутившись, использовали название моего фильма, вышедшего в 1998 году), я против двойных стандартов в отношении сатирического взгляда на действительность.

А Петербург, безусловно, внешне стал другим. Возможно, потому что этот город важен президенту Путину как дворцовая резиденция для приема иностранных гостей. По существу же наш город так и остался в статусе провинции — с угодливыми начальниками, отсутствием СМИ с собственным, а не московским голосом.

— Одним из ярких перестроечных фильмов были ваши «Бакенбарды». Всегда хотела спросить, почему именно Пушкин стал объектом сатиры.

— Потому что Пушкин — это наше все. Он стал трибуном, поскольку заменил в России Христа. Изначально мы хотели написать злую комедию про новый лицей, куда отбираются дети, для того чтобы в будущем они стали государственными деятелями России. Но тут между родителями начинается смертоубийственная борьба, доводящая саму идею лицея до абсурда. Так вот, однажды я поехал к своему товарищу и сценаристу Вячеславу Лейкину, чтобы начать разрабатывать эту идею. В метро на Сенной я увидел, как активисты общества «Память» разбрасывают листовки. Подняв одну, я прочел в ней призыв к «истинным патриотам» явиться в час «Х» по указанным адресам и потребовать от проживающих там господ ответа за то, что они сотворили с Россией. Первым в перечне стоял Даниил Гранин. Это был призыв к погромам. А вокруг ходили милиционеры, которые не обращали внимания на активистов «Памяти» и на их листовки. Меня так это возмутило, что я приехал к Лейкину и с порога сказал ему: «Слушай, нам надо круто высказаться по поводу новых националистов!»

— То есть решили жечь глаголом, а не хвататься за чемодан?

— У меня никогда не было даже мысли обустроиться где-нибудь за рубежом. Во-первых, я не из тех, кто бежит. Во-вторых, я искренне верил, что у нас будет другое будущее, что мы не вернемся к реставрации прошлого, как это происходит сейчас.

— И страха тогда никакого не было?

— Нет. Может быть, потому что я был человеком популярным: где бы я ни появлялся, все вставали, кричали «ура» и в воздух чепчики бросали. Со мной все хотели дружить, в том числе и националистически настроенные казаки, в этом смысле у нас очень противоречивый народ. Мне казалось, что у меня есть авторитет, и поэтому я должен делать то, что должен. Я чувствовал то время и хотел его отразить в своем кино. У чиновников, которые убеждают, что «Окно в Париж» или «Бакенбарды» — это пасквили, произошла аберрация памяти. Они забыли, что время действительно было страшным. Никогда не забуду, как один мой знакомый, бывший артист, собрал команду бомжей, которые доставляли ему крышки люков. Пока этот мерзавец богател, отправляя их в Финляндию, люди падали в люки, бились машины.

— Как вы считаете, у народа должны быть свои пастыри?

— Да, но только те, для которых интересен мир духа. Я не против того, чтобы миром управляли мудрые, справедливые, образованные люди, верующие в силу добра, которым чуждо стяжательство. Но почему-то к власти обычно приходят корыстные стяжатели.

— А нестяжатели способны взойти на вершины власти?

— На протяжении веков существовал культ образованных людей. Вспомните про пушкинский лицей. Идея Александра Первого вкупе со Сперанским создать такого рода учебное заведение была правильной — в ту эпоху безвременья дворяне не знали ни языка родного, ни истории своей страны. Этакие иностранцы в собственной стране. И наконец создается лицей, из стен которого вышли выдающиеся деятели культуры, политики, государственные мужи.

— А итог все равно один — 1917 год.

— В конечном счете вся беда была в ограниченности Николая II. Его сейчас к святым причисляют, но какой же это святой! Однажды меня попросили сделать фильм о захоронении царских останков. Я, конечно, схватился за эту возможность: «Ну как же! Царь-богоносец, кроткий человек!» Я это от Радзинского усвоил. Стал читать дневники Николая. И что же я вижу? Какое ничтожество! Он каждый день писал что-то вроде этого: играли в фанты, пили портвейн, после этого читал 15 минут. Что читал? Никогда не говорит, лишь однажды упомянул какого-то писателя.

Знаете, почему Россия проиграла японскую войну 1905 года? Потому что Николай II выступил третейским судьей. Представьте себе: два министерства, железнодорожное и морское, спорят между собой, кто должен доставить Дальневосточному флоту вооружение, — борьба за финансы из госказны. Царь рассудил так: орудие отправится по железной дороге, а снаряды — морем. В результате корабельные орудия на момент столкновения с японской эскадрой оказались без боеприпасов. И случился Порт-Артур. И что же пишет Николай II в своих дневниках? «Неприятное известие с театра военных действий. Лучше об этом не думать. Играли в фанты». И это про то, что потопили российский флот!

Почему расстреляли народ 9 января? Накануне Николай пишет: «Не знаю, что им сказать, лучше уеду. Разбирайтесь с народом сами». Не от большого ума царь ввязался в войну 1914 года, хотя умные люди предостерегали его от такого популистского шага! Не послушал их и привел страну к революции. И после этого его к лику святых?

— Сартр, посетив СССР в 60-е годы и увидев стадионы людей, внимающих поэтам, сказал: «Наверное, поэзия — это то, во что обратилась молитва русского человека»...

— Но сегодня даже смешно звучит: «Поэт в России больше, чем поэт». Общество очень качественно изменилось. И не только у нас, естественно. Чтобы прежде народ так массово ходил на сказки, как сегодня?! За пару месяцев до выхода в прокат новые «Звездные войны» уже собрали астрономическую сумму. Почему? Что это? Как можно дожить до 40 лет и радоваться выходу на экраны очередного «Властелина колец»? Я не против сказок. Я против их тотального засилья. Каждый из нас проходит путь от сказок к чему-то более взрослому. Увлекались Вальтером Скоттом, потом переходили к Достоевскому. А кто еще более взыскателен, идет дальше — читает Пруста, Джойса. Но в основной массе люди теперь до старости зависают в подростковом возрасте.

Знаете, я каждый год смотрю проекты победителей фестиваля рекламы «Каннские львы». Году в 2006-м было немало остроумных, очень удачных работ. Через 3 года — что-то невнятное. Еще два года спустя — какая-то пошлая, даже непристойная жуть, которая возникает исключительно в силу невоспитанности молодых людей, которые это снимают. Даже на примере рекламы очевидна деградация.

— А кто в этой деградации виноват?

— Научно-технический прогресс — из-за гаджетов человеку не нужно напрягаться. В отличие от предков, наши дети, внуки не умеют шить, готовить, разжечь огонь, построить дом. Вот она — антиутопия.

— То есть человечество к тупику пришло?

— Думаю, в конце концов разовьется генная инженерия, она позволит человеку совершенствоваться.

Елена БОБРОВА

Запомните, парни: деньги на съёмки вы сдавали в ходе «массовой студенческой акции в нескольких вузах». Как это у нас делается — всем известно: некий Goblin на своём сайте бросает клич, а деньги уже собирают со студентов по вузам. Каждый сдаёт по полтиннику (это при том, что меньше 300 сдать нельзя), плюс деньги от Казахстана, жаждущего подыграть желанию руководящих чиновников, и — вуаля! — 35 миллионов рублей собрано.

Это, конечно, обидно: когда одним — 35 миллионов рублей, а тебе вместо миллионов — пару лайков в фейсбуке. Виноват в этом, понятно, министр культуры, а не любящие и благодарные зрители, которым на твоё так называемое творчество откровенно плевать. Но режиссёр Мамин их не винит, у него виноватый уже назначен. Странно, что ничего не рассказывает про спонсоров, которые при капитализме дают деньги на съёмки фильмов. Видимо, им тоже наплевать на трагикомедию про переводчиков Джойса. Поэтому денег очень хочется от феодального государства, а оно тоже не даёт.

Боюсь, режиссёру Мамину даже генная инженерия уже не поможет.

© Дмитрий Юрьевич Пучков


Комментарии

Чтобы отправить комментарий - войдите с паролем или зарегистрируйтесь.